Встречи с Ицхаком Мавашевым, человеком удивительной эрудиции, раввином-талмудистом, востоковедом, биологом и переводчиком.
Шломо Устониязов / Вена
В этом году исполняется 120 лет со дня рождения Ицхака Мавашева – бухарскоеврейского мыслителя, раввина, философа, крупного ученого, знатока языка, литературы, музыкальной культуры народов Узбекистан и Таджикистана, переводчика и редактора.
2026-й год объявлен газетой The Bukharian Times Годом Ицхака Мавашева.
“Мы по желанью не живем ни дня,
Живи в веселье, злобу прочь гоня,
Общайся с мудрым, ведь твоя основа
Пыль, ветер, капля, искорка огня.”
Омар Хайям
Всех нас в детстве привлекали легенды и сказания, пленявшие наше воображение, то это захватывающая история о семи братьях, то сказание об Иосифе прекрасном, или о героях-богатырях…
Мы, дети, с нетерпением ждали кануна субботы, когда вечером после трапезы и традиционных песнопений рассаживались поудобней вокруг отца. И он уводил нас своими рассказами в удивительный мир волшебных легенд.
Шли годы, мы взрослели. Учеба и работа оставляли мало времени, и такие счастливые вечера становились всё реже. Собеседников у отца, однако, не становилось меньше, двери нашего дома были всегда открыты, а родители — хлебосольны и гостеприимны. Ясная память юношеских лет до сих пор хранит эти беспечные мгновения — незабываемые вечера в доме родителей. Чистый, политый водой двор, выложенный красным кирпичом. Падающая струя из водопроводного крана напоминала журчание горного ручья.
На небольшом ухоженном огороде благоухала грядка нарциссов и душистого нозбоя. За ними шли густые кусты с тяжелыми розами всех цветов. Изредка хлопали крыльями заночевавшие в саду птицы. Крупные яблоки отягощали гибкие ветви, и, если дерево в темноте неосторожно тревожили, отчетливо слышали град падающих наземь плодов. В густеющих сумерках ночное небо окрашивалось темной лазурью, воздух становился ароматным, и безупречность ночи как бы возвращала собеседникам молодость.
Яркая электрическая лампочка освещала увлеченных беседой людей и нависающие над ними огромные виноградные кисти. Пили зелёный чай.
К отцу — необычному рассказчику с поэтической натурой и страстному любителю персидско-таджикского эпоса, тянулись интересные люди. Часто их беседы заходили далеко за полночь.
В конце 60-х годов меня привлек один из гостей приятной наружности. Он был моложе отца лет на десять. Высокий, стройный, всегда чисто выбритый и элегантно одетый. Его теплые рукопожатия выдавали в нём человека физически крепкого. Лицо одухотворенное, умное, иногда бывало чуть грустноватое, но всегда по-отечески приветливое.
Ицхак Мавашев был натурой жизнеутверждающей. Говорил он ровно и уверенно, редко поддаваясь эмоциям. Когда к беседам присоединялся мой старший брат Ильухаим, специалист по персидско-таджикской литературе, разговоры приобретали поэтический оттенок. Речь нашего гостя была полна сравнений, ярких эпитетов, народных поговорок и цитат. Он по памяти читал большие отрывки из произведений классиков Востока и Запада.
В нём ощущался подлинный художник слова. Говорил он одинаково хорошо на литературном таджикском и русском языках. По-русски, видимо, для нас, молодых. Мы с братом Давидом в упоении слушали гостя. Иногда его язык становился глубоко народным, по-бухарски выразительным. Мысли у него рождались, как брызги в водовороте.
Он высказывал свою мысль в форме маленького литературного этюда: “Кто не слышал, как смеется и плачет струна: звучат в ней грусть и радость прошлого, и печаль и надежды будущего. Бывает, что звуки извлекаются ветром отчаяния, уводя караван печалей всё дальше и дальше. А бывает радость через край, наполняя сердце и душу, высоко поднимает над головой знамя бодрости, знамя ликования, и, пройдя счастливый круг событий, забивает в барабаны победы”.
И после этих слов сыпались жемчужины в оригинально выстроенных рифмах, проникнутые глубоким драматизмом людских судеб, изысканной лирикой и теплотой человеческих чувств.
В устах Ицхака Мавашева поэты Востока виртуозно и мастерски давали реальные картины настоящих радостей и печалей в огромном круговороте жизни своего времени, каждый раз приход в наш дом этого на редкость обаятельного человека превращался в праздник, особенно для нас, молодых.
Мы отодвигали всё, чем были заняты, и превращались в сплошное внимание. Однажды, посмотрев в нашу сторону, он заметил: “Умение слушать на Востоке ценилось не меньше, чем умение говорить”. Потом, немного призадумавшись, сказал: “Пора юности прекрасна. Это, несомненно, весна жизни, кругом всё в ярких цветах, верные друзья, красавицы-подруги”.
Затем, выдержав небольшую паузу, добавил: “Да, красота красавиц, это замечательно, но счастлив тот, кто в то же время сумеет понять красоту другую. Разве внимательное изучение случайностей и счастливых предопределений, анализ жизни различных народов, причины общественных бедствий, побед и поражений в личной борьбе, а также поиск возможностей для устройства человеческого благополучия не рождают красоту другую? Красоту ума, стройной мысли и логики?”.
На минуту, прервав свою речь, он отпил несколько глотков ароматного чая и, как бы в подтверждение этого суждения, продолжил: “Знаете, молодые люди, вот ведь что интересно: Европа впервые соприкоснулась с мусульманской цивилизацией в самом конце одиннадцатого века, когда на церковном соборе в Клермоне пап Урбан Второй обратился к верующим с призывом отправиться в Святую Землю для “освобождения гроба Гoсподня”.
Весной 1097 года отряды крестоносцев из многих европейских стран слились в одну армию у стен Константинополя, а в 1099 году взяли штурмом Иерусалим. Так было положено начало длительному взаимодействию, которое сыграло значительную роль в пробуждении Запада. В IX-XI веках на мусульманском Востоке возникает целая плеяда крупных ученых-естествоиспытателей, чья деятельность даёт мощный толчок развитию точных и гуманитарных наук.
При всей несхожести их личных судеб существует немало общих черт, позволяющих говорить о них, как о людях принципиально нового типа — предшественниках титанов европейского Возрождения. Это были: Фараби, Ибн-Ирак, Ибн-Сина, Бируни и другие, в IX-XI веках они ещё принадлежали только Востоку, но не за горами был тот день, когда о них громко заговорит пробудившаяся Европа”.
И дальше рассказывал об их жизни, проводя параллели с мыслителями других стран. Говорил о восхищении наследием поэтов Востока и Запада, и мастеров русской изящной словесности.
Этот ученый обладал большим чувством такта, он умело вовлекал в разговор всех присутствующих, при этом поддерживал атмосферу дружественную, не давая людям почувствовать своё превосходство.
От нашего отца мы знали, что Ицхак Мавашев уже в 18 лет был дипломированным раввином, прекрасно знал иврит и арамейский, а с приходом Советской власти получил и светское образование. Проявил себя во многих направлениях гуманитарных наук и сыграл видную роль в развитии таджикской культуры советского времени.
Нам, молодым, в то время очень хотелось услышать, что он думает о созданном в 1948 году Государстве Израиль, его перспективах, и вообще, об истории еврейского народа, но отец просил не трогать этой темы — по тем временам это было небезопасно, и нашими расспросами мы могли навлечь на дорогого гостя большие неприятности. Мы с братом Давидом, зная то, что гость — один из немногих, которые недавно посетили Израиль в качестве туриста, очень сожалели, что говорить на эту тему было нежелательно.
Наш отец восхищался энциклопедическими знаниями своего друга, гордился им. Ицхак Мавашев испытывал ответную симпатию. Как-то он нам сказал: “У вас удивительный отец. Мне очень импонирует его необычайная любознательность и по-народному поставленная речь. Вы должны беречь вашего богатырски сложенного старца с белоснежной бородой и с молодыми глазами”.
Я благодарен светлой памяти своего отца за то, что у него были такие друзья, как Ицхак Мавашев. Этот друг был человеком тонким и проницательным, удивительно чувствовал время, и не только то, в котором жил, но и то, которое наступит.
За вечер беседы с ним проходили целые эпохи, ощущались преемственность поколений, исторические пласты разных в жизни правителей и царедворцев, поэтов и учёных, и всё это через поэзию, через художественное слово.
По стечению счастливых обстоятельств, у нас завязалась дружба с сыновьями этого человека — Давидом и Авнером Мавашевыми. Мы много лет храним память о теплой дружбе наших отцов, и не только.
Вот уже 27 лет, как Ицхак Мавашев отдал свою чистую душу Небу, а измученное болезнями тело поглотила земля. За это время мне приходилось встречаться со многими его почитателями и людьми, пути которых пересекались с этим необычным человеком. Они с большой теплотой произносят его имя, их воспоминания дополняют мою картину о нём новыми эпизодами, и моё восхищение этой личностью не только не увядает, оно постоянно растёт.
Судя по всему, не меня одного обогатили часы, проведенные в беседах с ним, это богатство уносили с собой бесчисленное количество людей, которым посчастливилось бывать в его обществе. По определению почитателей Ицхака Мавашева — этот учёный был одним из тех, кто умел преклоняться перед величием ума без зависти и подобострастия. С ним душа открывалась навстречу жизни, он вселял любовь к книге, поэзии, умозрению и художественной речи.
Возможно, о таких, как он, писали поэты Востока:
“Душа освободится от недуга,
Услышав мудреца, увидев друга”.
Октябрь 2005 год